Чужим хлебом сыт не будешь

Безумная истина Две вещи! Две Теория фермера Трофимова Чужим хлебом сыт не будешь Пядь Земли Фермер Трофимов отсеялся и вплотную занялся философией

«А в основном прекрасная маркиза — все хорошо, все хорошо!» — слова популярной оперетты напоминают мне выступления руководителей областной крестьянской ассоциации «Возрождение».

Я в ассоциации со дня ее основания, один из первых сопредседателей, член ревизионной комиссии, как говорится, «в курсе», и позвольте спросить: «Хорошо-то хорошо! Только чего ж хорошего?»

Информация к размышлению: так как фермеры в нашей области находятся между собой далеко не в равных условиях, я разделил бы их по этим условиям на три группы (прослойки).

1-я группа — представители колхозно-совхозной, райкомовско-исполкомовской элиты, которые, поймав горбачевский «свежий ветер», в мгновенье ока превратились в радетелей крестьянства и заполонили фермерские представительства в крестьянских ассоциациях и земельных комитетах, комиссиях, порою не вынимая своих вальяжных тел из насиженных кресел. «Как же так?» — спросите вы. Да вот так! Чему тут удивляться? Элитно-хамелеонное племя как занимало повсюду свои высокие посты, так и занимают Не верите? Проверьте.

А я вам лишь один факт приведу. На съезде российских фермеров, что проходил в Саратове, я, чтобы утвердиться в своей мысли-догадке, попросив слова и выйдя к трибуне, обратился к залу с одной просьбой: «Поднимите, пожалуйста, руки те, кто пробился из вас в фермеры „от земли“, не занимая ранее командных высот и не лебезя перед агропромовским начальством». И что вы думаете? В зале, в котором находилось человек 200−250, подняли руки человек 5−6. Вот такие пирожки… по всей России.

2-я группа — более многочисленная по сравнению с первой. В нее входят как представители прежней командно-административной системы, так и представители города: рабочие, инженеры, интеллигенция. Основное отличие от первой группы — порядочность, осознание того, что истина в свободном труде на своей земле и не ради светлого будущего, а ради настоящего. И если исходить из того, что каждый из нас — это мир, вокруг которого вращается все остальное, то для тех из нас, кто решил заняться фермерством, кроме желания «разбогатеть» все-таки главным является достижение душевного успокоения, чего не дает город — будь ты нищим или миллионером. Оно наступает только в соединении, в гармонии с природой. Суета, фальшь, злоба просто испаряются в храме из щебетанья птиц, зелени травы, пьянящей чистоты воздуха.

Да и сам вот (что греха таить) набегаешься, доставая то одно, то другое, а то и просто чью-то подпись-закорючку, злой как черт на то, что от дела, от земли, от хозяйства тебя отрывают — свет не мил. Придешь домой — одним взглядом растопил бы все вокруг. Так молча, как говорится, «сапой» (чтобы зря не сорваться на детях, жене) придёшь домой, переоденешься и скоренько во двор к буренкам своим, утятам, гусятам, пчелам. И все внимания твоего требуют, и всем ты нужен! Покрутишься вот так с вилами да граблями минут 20−30, и куда с тебя все слетело…

В душе спокойствие на грани философского. Хоть всевозможные трактаты пиши о житии нашем, да хлеб у тебя другой. Да и что у тебя за трактат такой получится, в котором каждое пятое слово — «земля», десятое — «воли», двадцатое — «семья», «отчизна»… Что-то я не в ту сторону…

3-я группа — самая бесправная (пока), и малочисленная, но дерзкая, Отчаянная. Это в городах — Демократия, а в деревнях никогда её не было, нет и, пожалуй, еще долго не будет. Но перед этими отчаянными головами я готов шапку снять и до земли поклониться. Сами подумайте! Как добиться чего-то на селе, если ты не мастит, бесправен да к тому же еще и чудак (не воруешь!). Как добиться того, чтобы землю тебе дали, да не за десятки километров от жилья, воды, электричества. А добьешься — где взять технику, стройматериалы, семена и многое, многое другое?.. Пробиваются из данной группы, приступают, пройдя все, а это ведь самый мощный пласт сельских тружеников потенциальных фермеров. И он не задействован и на 0,01 процента. А подняв данный пласт сельских тружеников только процентов на 20, обеспечив их техникой, землей, мы завалили бы Россию продукцией полей и ферм. На 30−40 процентов — Европу вместе с Америкой и Канадой в придачу…

Беда одна — разрознены мы все. Каждый думает, как выжить, поднять,хозяйство. И это правильно. Но одно мы должны твердо понять и сделать для себя выводы: крепкий, независимый хозяин — кость в горле у правящего клана. И многократное повышение цен на технику тому доказательство. У хозяина без спросу не возьмешь. У государства — можно, и Верховный Совет тому подтверждение. Не о России они думают, а как бы себе «благ» побольше выбить…

Да ладно, паны панами, а нам-то как быть? Думаю, что надо «скинуть» со своих постов председательских прихвостней, что заполонили наши фермерские представительства, и еще — объединиться с городом. Раздрай, что сейчас между селом и городом идет, тоже ведь нужен был российским иудам и их заокеанским покровителям. Пусть поймет горожанин: мы то проживем и себя прокормим, а вот как нас «корни российские» пообрежут совсем, то что в городах-то будет? Вы ведь не Москва и Ленинград, чтобы вас Америка да Англия кормили.

И поверьте мне на слово, если город нам сейчас поможет, то я больше чем уверен — встанет деревня с колен. Расцветет, задышит село. А закрепимся мы на земле, и сыновья в город не побегут. Кто от хозяйства своего побежит? А быть хозяином на земле отцов своих и дедов — велико в нашем народе желание, велико.

Смешно может кому показаться, но я, грешник, не верующий ни в бога, ни в черта, на сорок четвертом году своей жизни крест на шею надел! И взяв святой воды в одной из церквей, вышел в поле, и крестясь и кланяясь на все четыре стороны, шепча нужную молитву (заучил), освятил поле свое с горящей мыслью-стоном в голове: «Боже, помоги! Дай сил и терпенья сыновей своих посадить на землю. Дай увидеть их хозяевами, а там уж и забирай!» Да что я? Вроде бы все прошел, всего «отведал» понемногу, а и то порой поражает упорство, с каким вгрызается мужик в свою землю. Их и не «пущают», технику ломают, дома поджигают, а они вновь и вновь на, казалось бы, неприступные стены… Откуда у них такое упорство? Что за ген такой невероятной силы был передан им от отцов и дедов? И не жен ли их льются невидимые миру молчаливые слезы-переживания за своих мужей, проклинающих порой «кисть свою треклятую». А не сыновей ли своих подрастающих они видят в глазах понимаение и желание встать поплотнее к отцу.

Не их ли осеняют порой в спину крестами сердобольные старушки? Это про них! Это им все! И видишь, как страна, после нечеловеческого октябрьского эксперимента харкнув кровью жизней миллионов своих детей, в мужиках тех пробуждается. И брошенная в упрек им пословица «Своя рубашка ближе к телу» ответом рикошетит в душе его: «А кто сказал, что я под этой рубашкой не понимаю таких слов, как „моя деревня“, „моя земля“, „моя родина“? А?»

Порой слышишь: «Генофонд погиб какой-то там. Пропала Русь!». Будет каркать и бумагу марать при ее дефиците! Жива Россия и могуча по-прежнему. Прихворнула немного. И только! Бывает…

Да, думаю порой, и не так уж важно, течет ли в твоих жилах русская кровь или еще кровь татарина, казаха, немца, поляка, латыша, на Смоленщине ты живешь или в Калифорнии, но если в тебе есть хоть клеточка того свободолюбивого, могучего рода-племени славян, которому достаточно одной искорки, песни вольной, — и вздохнешь, и поднимешься ты, и вольется в твое порою не богатырское тело сила могучая, сила вольная, сила, «непонятная чужеземным мудрецам»…

Порою как железным скребком прочесав себя мыслями-испытаниями на верность жене, детям, матери, идее, мысленно придумав самые страшные себе испытания, перед которыми, кажется, все в тебе дрогнет, отступится, об одно русич споткнется, об одно упрется — о то, за которое рассудок не пустит, за которое ему и сто жизней не цена, — предками вбитое в него чувство родины, отчизны. И не герой он порой! Не герой. А вот не пустит — и все тут!

Уверен, у нас все со временем образуется. Поймав «свежий ветер», мы его уже не отпустим. Одно видение только, пришедшее ко мне как-то раз во сне, не дает покоя — забытая российская деревенька с поизносившимися избами в два десятка дворов. Одинокий старик «смолит» на завалинке. Тоска! И вижу я: чихать деду тому на всю нашу суету! И не от скудности ума, нет, а от понимания «сути жизненной». Понимания того, что хорошо — это когда в доме достаток и дети рядом. Плохо — когда в кармане «вошь на аркане» и дети по чужим городам разбросаны. И просит он в пустом своем доме: «Господи! Увидь мои страдания, дай землицы, да чтоб моя была, а не колхозная! Уж я ли ее не обихожу! Уж я тогда сыновей своих и дочерей не отпущу от себя. Уж я выдержу! Уж я им объясню. Неужто не поймут, почему землю свою деды, отправляясь в дорогу, в мешочках на шее вешали возле сердец и защищали от всевозможных «супостатов», не щадя живота своего. Неужто не поймут? Поймут! Поймут! Только бы скорее, cкoрее. Чтоб при жизни моей еще. Чтобы успеть им обьяснить. Иначе пропадем, люди! Ох, пропадем!»

И мучает меня это видение! И не дает покоя. И вторю я тому деду: «Ох, скорее бы, скорее! Чтобы при жизни еще…».

Михаил Владимирович ТРОФИМОВ

«Крестьянский двор»
08.04.2004 г.